Я всегда считала, что у нас счастливая и дружная семья. До поры до времени так оно и было…Домой я в тот день возвращалась в приподнятом настроении, которое испытывает каждый студент, когда неожиданно отменяются последние пары. Девчонки на радостях отправились бродить по городу, а я решила пойти домой и просто поваляться на диване с ноутбуком. Тем более, у мамы сегодня выходной, и она обещала сделать мои любимые блинчики с мясом. Я несколько раз нажала кнопку вызова лифта, но не услышала ни малейшего шороха. Неужто опять не работает?! Убедившись, что мои опасения верны, я поплелась на лестницу. Первые три пролета проскакала легко, потом всем весом налегала на перила, а к девятому этажу так задохнулась, что почувствовала себя пенсионеркой. Перед тем как преодолеть последние десять ступенек, я облокотилась на стену перевести дух и подумала, что надо бы возобновить пробежки по утрам, как вдруг из нашего тамбура вышел немолодой мужчина и направился к лифту. Пока он упорно жал кнопку вызова, я успела заметить, с каким довольным лицом он посылал воздушные поцелуи в открытую дверь тамбура. Ну прямо мартовский кот. «Неужто тетя Света кавалера завела?» — улыбнулась я своей догадке. Она жила с нами на площадке и была чуть постарше моей мамы. Тетя Света рано овдовела, и с тех пор мы никогда не видели ее с мужчиной. — Вот черт, — мужчина пнул дверь сломанного лифта и заторопился к лестнице.
На прощанье он еще раз заглянул в тамбур, и я услышала звонкий поцелуй.
— Пока, детка, вечером позвоню! — крикнул он уже на ходу, поравнявшись со мной.
Дверь захлопнулась, я нагнулась через перила, с любопытством посмотрела на курчавую черную голову, мелькающую внизу, и пошла наверх.
— Мам,ты не представляешь, что я тебе расскажу! — с воодушевлением крикнула я из коридора, расстегивая сапоги. Мама вышла из кухни со сковородой в руке и удивленно спросила:
— А ты чего так рано?
— Психолог заболел. Тетя Света на старости лет любовника завела! Я его своими глазами видела — мы только что на лестнице столкнулись.
Я ожидала, что мама всплеснет руками и скажет что-то вроде «Ну наконец-то!», но она растерянно побрела на кухню.
— С чего ты взяла, что это тетя Света? Может, кто-то из соседей, — спросила она оттуда.
— Нет, он из нашего тамбура выходил, — ответила я и пошла мыть руки, глотая слюнки от запаха, доносившегося с кухни.
Уплетая любимые блинчики, я продолжала смаковать тему со-седкиного ухажера, но мама неохотно поддерживала разговор.
— Подумаешь, новость. Сын женился — чего ей одной куковать. Да и не старая она еще. Ты лучше ешь, а то остынет. Нечего совать свой нос в чужие дела.
— Мам, ну интересно же, — обиделась я. — А ты знаешь, он очень даже ничего. Кучерявый такой, смешной.
Но в следующую секунду улыбка сползла с моего лица. Ведь тетя Света сейчас на работе! Это у мамы график два через два, а соседка каждый день приходит домой после шести. От кого же тогда выходил мужчина? К горлу подкатил комок, я взглянула на маму и не могла поверить в свою догадку.
Я заметила, с каким довольным лицом мужчина посылал воздушные поцелуи в открытую дверь тамбура. Ну прямо мартовский кот…— Мам, а ведь тетя Света на работе должна быть, — произнесла я медленно, внимательно следя за ее реакцией.
Она вздрогнула, обернулась и могла уже ничего не говорить — ее бегающий растерянный взгляд подтвердил мои страшные опасения.
— Может, заболел человек, может, еще что, отпуск взяла или отгул, — затараторила она.
Я молча вышла из-за стола и направилась к двери.
— Ты куда?
— Проверить, дома она или нет. Мама схватила меня за руку и попыталась остановить.
— Что ты лезешь, куда не просят! Оставь ты ее в покое, ведешь себя, как старая бабка на лавочке, все тебе надо знать.
Я выдернула руку и выскочила в тамбур. Пока давила на звонок в соседской квартире, внутри тисками сжималось сердце. С каждой секундой становилось все больнее и больнее, и я все сильнее давила на этот проклятый звонок. За дверью была тишина.
Вернувшись домой, я без сил опустилась на табуретку. Мама мыла посуду и с такой злостью терла губкой сковороду, будто хотела протереть в ней дырку.
— Ну, и чего ты добилась своим упрямством? — спросила она с вызовом, даже не обернувшись. Говорить не было сил, от обиды за отца слезы у меня подступили к горлу.
— Мама, как ты могла… — только и выдавила я из себя.
Она обернулась и бросила на меня укоряющий взгляд.
— Ты всегда так: не разберешься, в чем дело, а сразу делаешь выводы. Да, этот мужчина приходил ко мне, он мастер — мы с папой хотим сделать ремонт, и я позвала его оценить стоимость работы.
Сил не было слушать эту ложь и острить по поводу того, что рабочий называет хозяйку «деткой».
— Мама, не ври. Я видела, как вы целовались.
Минуту мы просидели в тишине, потом она увела меня в комнату, чтобы поговорить «по-взрослому». Но никакие доводы о том, что у них с папой не все ладится, что взыграла кровь и тому подобное, не смогли оправдать ее предательства по отношению к нашей семье. Мне было обидно не только за папу, я сочла поступок мамы и неуважением к себе. По сути, она не только изменяет отцу, она разрушает все, что было создано за много лет. Ведь когда папа обо всем узнает, наша крепкая дружная семья, какой я всегда ее считала, просто перестанет существовать.
— Он ничего не узнает, — отрезала мама. — Если ты хочешь, чтобы все оставалось по-прежнему, ты ему ничего не расскажешь и забудешь этот разговор как страшный сон. И вообще, занимайся своей личной жизнью, а мы с папой сами разберемся.
Но я-то знала, что по-прежнему уже не будет, поэтому сказала маме, что не буду молчать. Не смогу спокойно смотреть, как она обманывает отца.
Говорить не было сил, слезы и обида за отца подступили к горлу. «Мама, как ты могла…» — только и выдавила я из себя…— И чего ты этим добьешься? — вскипела она. — Ты знаешь, какой он гордый — соберет вещи и уйдет. Только куда? Квартира моя, и делиться я с ним не собираюсь, в деревню к матери он не поедет, останется только снимать. А теперь представь его одного — стирать и гладить толком не умеет, готовить — тоже. А у него язва — не забывай — каждый день нужно горячее. Загнется один на старости лет. Ты такой жизни хочешь отцу? Я представила весь ужас ситуации и расплакалась от горя. Мама права: папе одному будет очень тяжело, но что мне остается — позволять ей и дальше вытирать об него ноги? Как женщина, я могла понять, что, прожив с человеком двадцать лет, к нему можно охладеть, что в этот момент можно встретить мужчину своей мечты и влюбиться как девчонка… Умом-то я все понимала, но сердце отказывалось принимать эту ситуацию. Пусть бы это происходило где-нибудь в чужой семье, пусть страдал бы кто-то другой, только не мой папа.
Я ничего не сказала отцу. Несколько месяцев хранила мамину тайну во имя нашей семьи и тешила себя надеждой, что мама одумается. В это время я сильно сблизилась с папой. Чувство жалости вызвало желание лишний раз побыть с ним наедине, поговорить по душам, в сотый раз послушать рассказ о его детстве. Пропорционально этому я отдалялась от мамы. Мысль о том, что кто-то чужой бывает в нашей квартире, пока нас с папой нет дома, вызывала брезгливость, даже в своей комнате я стала чувствовать себя неуютно, не говоря уже о том, чтобы лишний раз обнять маму.
Однажды субботним утром в нашем доме разгорелся скандал. Меня разбудил родительский крик, я вышла посмотреть, в чем дело, и увидела, как папа пакует чемодан. Оказывается, тайна, от которой мы с мамой оберегали его, каким-то образом раскрылась, и моя надежда, что в семье воцарится прежняя гармония, разбилась на мелкие кусочки. Папа гордый, он никогда бы не простил измену, поэтому я поняла, что это конец. Забыв о том, что в двадцать лет плакать стыдно, я со слезами бросилась к отцу и, как в детстве, повисла у него на шее.
— Папочка, не уходи, ты же пропадешь один!
— Все хорошо, родная, все хорошо, — шептал он мне на ухо и гладил по голове трясущейся рукой. Несколько дней он жил у двоюродного брата, а потом снял убогую квартиру на окраине города, наверное, самую дешевую, какую нашел. Два дня я ползала по ней с тряпками, чтобы сделать более-менее пригодной для жилья. Из дома папа почти ничего не взял, только машину оставил себе (мама все равно не умеет водить), и я отдала ему телевизор из своей комнаты.
С тех пор распорядок моего дня изменился. Через день после лекций я ехала к отцу, варила суп на два дня и убиралась. Иногда дожидалась папу с работы и не замечала, как за разговором засиживалась допоздна. Он всегда радовался моим визитам, хоть и ворчал, что из-за него у меня наверняка на парней времени не остается. А мне и не хотелось домой. После папиного отъезда мамин ухажер стал у нас частым гостем, и, как ни старался расположить меня к себе, ничего, кроме отвращения, этот кучерявый дядька у меня не вызывал. Пару раз я даже оставалась у папы ночевать и поймала себя на мысли, что в этой убогой однушке чувствую себя спокойнее и уютнее, нежели дома.
Однажды я поймала себя на мысли, что в убогой однушке, с папой, чувствую себя спокойнее и уютнее, нежели дома…А вскоре у нас с мамой состоялся серьезный разговор. Натянув на лицо счастливую улыбку победительницы, она объявила, что дядя Сережа переезжает к нам, и я обязана если не любить его, то хотя бы уважать.
— Мама, но я не хочу, чтобы он здесь жил! — тут же воспротивилась я.
Но мама не хотела даже слушать.
— Ира, ты понимаешь, что говоришь? Человек ради меня с женой развелся, а я выставлю его за порог?
От неожиданности я даже вздрогнула.
— Так он был женат?!
Я смотрела на женщину перед собой и не могла поверить, что это моя мать. Та, которая всю жизнь учила меня доброте и справедливости, та, которая еще в детстве втолковала мне, что чужого брать нельзя, та, которая после моей первой неудачной любви вытирала мне слезы и говорила, что на чужом несчастье счастья не построишь. Неужели она так изменилась? Или все, что она говорила раньше, сплошная ложь?
В тот же вечер я собрала вещи и перебралась к папе. Мама закатила истерику, назвав меня предательницей. Но я считала по-другому: если останусь, то предам отца.
Я оказалась не такой благородной, как папа, и забрала из дома все, что смогла унести. Не хотела, чтобы этот кучерявый упырь пользовался вещами, на которые заработал папа. Хватит уже и того, что он будет хозяином расхаживать по квартире, в которой прошло мое счастливое детство с любящими родителями.
Мама затаила на меня обиду, и полгода мы почти не общались. Теперь, когда страсти поулеглись, я иногда заезжаю. Мы разговариваем о погоде, учебе, политике, но той близости, что была раньше, уже нет. На днях, когда маминого сожителя не было дома, я заехала ее проведать. Мы пили чай со слойками и не заметили, как в разговоре углубились в воспоминания. На мгновение мне показалось, что все по-прежнему, скоро придет с работы папа и, как обычно, крикнет из коридора: «Ау, есть кто живой? Я дома!»
— Твоя комната по-прежнему тебя ждет, — прервала мои размышленья мама. — Может, перестанешь валять дурака и вернешься?
Я помотала головой. Я ужасно скучаю по своей уютной комнатке, по виду из окна в наш тихий дворик, так любимый мною в детстве, по соседским подружкам, но реальность такова, что после работы папа сюда больше не придет.
— Нет, мам, я пойду. Отец без меня уже не сможет.
— Откуда в тебе столько упрямства?! — мама перешла на крик. — Взрослая девка, а живешь с отцом в этой убогой норе! Поэтому у тебя и кавалера до сих пор нет, тебе с ним даже уединиться негде. — Она перевела дух и, раздраженная моим молчанием, продолжила: — Ты до старости собралась опекать отца? Рано или поздно выйдешь замуж, и он все равно загнется от одиночества!
На миг мне показалось, что все по-прежнему, скоро придет папа и, как обычно, крикнет из коридора: «Ау, есть то живой? Я дома!»Ну вот, разговора по душам опять не получилось. А ведь я в который раз собираюсь рассказать маме, что уже давно встречаюсь с хорошим парнем, что папе Антон очень нравится, и когда приходит к нам в гости, мы проводим чудные вечера втроем. Что в этой норе, как она выражается, я не чувствую себя чужой в отличие от родного дома, и что папа никогда не будет одинок. Когда мы с Антоном поженимся, мы заберем его к себе, и, вопреки маминым прогнозам, его жизнь засияет новыми красками в окружении внуков и любящих людей. Все это я хотела ей сказать, но только молча вздохнула и закрыла за собой дверь.
Ирина, 21 год
